истории великих брендов
Patagonia, один из популярнейших брендов, становится всё популярнее. В этом году его ставят в один ряд с такими гигантами, как TNF, Arcteryx, Berghaus и даже Napapijri. И не просто ставят в один ряд, но считают, что он уже превзошёл конкурентов по всем показателям, начиная с техники изготовления и заканчивая ценой. Как Patagonia пришёл к этому? Чего они добились за свою шестидесятилетнюю историю?
Читать далее
Время прочтения: 4 минуты.
Один из самых популярных брендов в последнее время, Patagonia снова становится невероятно успешной. И кажется, что в этом году успех будет немыслимым. Сложно поверить, что началось всё с маленького человека, который обожал взбираться на самые огромные горы, и в итоге вывел производство брендовой одежды на новый уровень. Чего добилась Patagonia за время своего существования?
Бренд разрабатывает альпинистские куртки, обувь и многое другое, и вся их продукция получает заслуженное признание.
Чем так знаменательна компания, которая изначально ставила себе целью создание одежды для альпинизма? Не только своей идеей, но историей, историей увлекательной, интересной и вдохновляющей.
В 1938 году родился Ивон Шуинар, человек, который в будущем станет ключевой фигурой в истории одного из самых успешных брендов. В девятилетнем возрасте Ивон вместе с семейством переезжает в Южную Калифорнию, которая известна не только близостью к Голливуду, но и великолепными горными пейзажами. Завораживающие красоты этих пейзажей сильно повлияли на молодого парня: он любил их, и, вместе с тем, полюбил путешествия. Эта любовь побудила его вступить в клуб “Соколиная охота”, обучавший детей подбираться ближе к птичьим гнездам, расположенным на скалах. Альпинизм захватил Шуинар, и с этой страстью он не расставался уже никогда. Вместе с друзьями Ивон решил провести небольшое путешествие, совместив его с исследованием всех близлежащих гор. Это был первый шаг на пути к марке с мировой славой.
После того, как Ивон окончил школу, он решил отправиться в путешествие по США. Попутно он совмещал его с активным отдыхом: занимался скалолазанием, сплавлялся по рекам, серфил на побережье Тихого Океана. В итоге страсть к альпинизму победила все остальные увлечения Шуинар. Он основался в небольшом Американском городке Палм-Спрингс, где поступил в полноценный клуб альпинистов. Там он нашёл новых друзей и продолжил обучение делу своей жизни.
Когда увлечение альпинизмом переросло в нечто большее, чем хобби, и стало для Шуинар самым важным, что у него было, он столкнулся с одной проблемой. Альпинистские крючья середины пятидесятых были одноразовыми, недостаточно прочными. Соответственно, заниматься скалолазанием на постоянной основе с таким снаряжением оказалось не только сложно и опасно, но и дорого, неэффективно. Изготовленное из мягкого металла, оно застревало в скале после использования, и его невозможно было вытащить.
Ивон не собирался мириться с этой проблемой. Семья жила небогато, однако Шуинар пошел на риск и приобрел кузницу с наковальней. Навыки у него были. Времени - в избытке. Осталось реализовать план, который занимал его уже несколько лет, потому как идея основать свою фирму по производству крюков и прочего снаряжения для альпинистов была не спонтанной, но тщательно обдуманной. Так у Шуинар появилась первая фабрика.
Первые крюки Ивона были созданы из лопастей старого комбайна. Материалы оказались дешевыми, прочными и крайне эффективными. Его маленькая фабрика процветала на заднем дворе его дома. Разработка шла полным ходом, поэтому он продавал свои изделия друзьям и делал их для себя. Потом его дело начало принимать обороты. Оказалось, что такая продукция была невероятно востребованной на альпинистском рынке. Однако в большой бизнес Ивон идти не хотел, поэтому продавал крюки всем желающим, разъезжая по США на автомобиле.
В 1965 году к небольшому, но популярному производству Ивона присоединяется его близкий друг, Том Фрост, которого сегодня смело можно считать ещё одним прародителем Patagonia. Но на тот момент такой марки ещё не существовало. Вместо неё образовалась фирма Choinard Equipmant, которая производила снаряжение и экипировку для скалолазания. Не простую экипировку. Шуинар был обеспокоен экологическими проблемами, возникающими из-за скалолазания. Прежде всего, новые крюки, которые производил сам Ивон, вредили скалам, и поэтому он с Фростом решили эту проблему, создав прочные алюминиевые закладки, которые уже не оставляли следов.
Бизнес Шуинар становился все более популярным и востребованным. По мере этого Ивон задумался о том, как можно было бы улучшить жизнь скалолазов, и с удивлением обнаружил, что не только снаряжение и экипировка интересовали коллег: его товарищам очень нравились рубашки для регби с воротником из плотной ткани. Тогда он решил реализовать импорт этих рубашек из Англии, и продукция получила высокий спрос. Это сподвигло Ивона к разработке собственной альпинистской одежды. С этого начался бренд Patagonia.
Шуинар арендовал новое помещение для создания одежды, расположенное рядом с фабрикой, которая помогала ему. Он понимал, что теперь его продукция будет ассоциироваться не только с альпинизмом. Так появилось название Patagonia, которое было придумано в качестве отсылки на место, называемое Патагонией: один из горных регионов Южной Америки, живописнейшее место, стягивающее любителей скалолазания со всего мира. Логотип бренда, кстати говоря, был также списан с одной из гор того региона.
Основная задумка Ивона - начать производство не только прочного и надёжного снаряжения, но и одежды, комфортной для альпинизма. Она должна была сохранять и обеспечивать тепло, поглощая при этом влагу.
В качестве второго руководителя этого амбициозного проекта, разросшегося до огромного бренда, выступила жена Шуинера, Малинда. Она отправилась в Лос-Анджелес, где располагалась фабрика по производству ворсистого флиса. Эта ткань оказалась основополагающей для компании, которая так сильно заботилась об экологии и окружающей среде. Семья Шуинеров закупила нужное количество и приступила к разработке термобелья.
Однако этот старт оказался не слишком успешен. Ранняя одежда Patagonia была неудачной. Из-за ворса флис был тяжёлым и неудобным. Эта проблема решилась в 1985 году, когда Patagonia представила куртки из флиса Synchilla. Этот материал ознаменовал собой первый крупный технологический прорыв в производстве Ивона. Одежда стала более лёгкой, не потеряв ни в качестве, ни в прочности и надёжности, ни в возможностях сохранения тепла. Вслед за этой инновацией пошла следующая: бренд выпустил свой полиэстер Kapellen, который отводил влагу и легко чистился, не теряя при этом своих качеств. Сочетание Synchilla и Kapellen вывело марку на очень высокий уровень, с которой она уже не спустится.
В жизни всякого бренда рано или поздно наступает время, когда он чудом держится от банкротства. И Patagonia не стала исключением. По слухам Ивону в 1990-ых пришлось брать кредит под высокие проценты, чтобы удержать детище на плаву. Кроме того, он уволил около двадцати процентов сотрудников с той же целью. Производство снаряжения пришлось приостановить. Определенные фабрики закрылись. Но марке удалось выжить. Это событие сильно повлияло на Patagonia. Сейчас они не делают упор на прибыль: основа компании - это ее сотрудники, работающие в офисах Open Space и выполняющие свои задачи в непринужденной атмосфере. Кому-то это может не нравится, но работников всё устраивает. Сам Ивон Шуинар сказал в одном из интервью: “Мне всё равно, когда и сколько часов работают работают сотрудники, если в итоге они делают свою работу”. Что радует, материалы не упали в качестве: в этой области было принципиально не идти на уступки.
Patagonia OFF-71
Сейчас одежда Patagonia набрала огромную популярность. Скорее всего, дело не только в умелом маркетинге, флисе Synchilla и высоком качестве, но и в основных принципах компании, ее идеях, которые все еще находят отклик в сердцах клиентов. Два принципа построили всю репутацию компании: это использование инновационных технологий и максимально возможная забота об экологии. Сама компания придерживается этих принципов не только в процессе производства одежды, но и в построении своей репутации, непревзойденной на сегодняшний день.
Так, в 1986 году Ивон обязал компанию пожертвовать часть заработанных денег на экологию, отдавая 10% общей прибыли.
В середине 1990-ых годов марка провела публичные выступление против хлопка, созданного с помощью токсичных пестицидов. С тех самых пор компания производит одежду только из органического хлопка.
И этим дело не ограничивается. Patagonia стала первой маркой, которая производила куртки из переработанного мусора и пластика. Кроме того, она начала производство особой ткани Tencel, которая в сто раз меньше других вредит окружающей среде, так как изготовлена она из древесной целлюлозы.
Но самым впечатляющим технологическим достижением фирмы является мембрана H2No, которая обеспечивает водонепроницаемость и защиту от ветра. При этом она так же изготовлена строго в соответствии с экологическими требованиями, как и другие вещи бренда.
Нельзя не отметить флис Synchilla, о котором уже шла речь ранее и который сильно экологичнее, чем многие другие материалы.
Канье Уэст - великий человек не только из-за своей музыки, но и из-за того, что он, как Илон Маск, представляет собой чуть ли не современного Мидаса: то, к чему он прикоснётся, становится популярным. Patagonia не стала исключением.
И не без его влияния марка Patagonia стала настолько популярной, что сегодня каждый, кто хотя бы немного разбирается в моде, как минимум слышал про этот бренд, а многие приобретают его продукцию. Они производят экипировку и великолепные куртки для альпинизма.
Из-за бешеной популярности Patagonia вещи бренда очень активно подделывают, и, к сожалению, очень бездарно и плохо. Производители оптом закупают кучу одежды, чтобы попытаться вчистую слизать дизайн и продать больше низкосортных вещей по, как кажется, выгодным ценам. Особенно этим грешат магазины, которые не сотрудничают с фирмой напрямую. Поэтому важно уметь отличать фальшивку от оригинала. Сделать это можно по нескольким признакам, которые отчётливо бросаются в глаза, если хотя бы немного присмотреться.
Первым делом, это замок с оригинальной эмблемой YKK. Он должен выглядеть так, как на картинке ниже.
В оригинальной продукции компании все швы должны быть идеально ровными. Наружная вышивка с логотипом должна быть именно, и только такой, как показано на картинке ниже. Тот же шрифт, те же цвета, примерно тот же размер.
И самое важное: наружная и внутренняя бирки должны иметь именно такой вид, как показано на картинке. Если там написано что-то другое или другим шрифтом, или неаккуратно - это стопроцентная фальшивка.
И конечно, нельзя забывать о качестве оригинала. Флис Synchilla до сих пор используется в производстве, и, к примеру, перчатки из него на ощупь особенные: это не подделать.
И можно даже не надеяться найти оригинал в магазине, который не сотрудничает с фирмой или её посредниками. В некоторых популярных интернет-магазинах, занимающихся импортом из Китая, где будто можно дёшево заказать продукцию бренда, посредственных подделок не меньше. Надо осмотрительно относиться к выбору продукции.
Patagonia - это один из самых популярных брендов мира. За свою историю он добился высочайших результатов, заполучил кристально чистую репутацию, внёс свой вклад в экологию, не теряя при этом ни в качестве, ни в прибыли. Он сочетает в себе всё самое лучшее, что можно найти на рынке: низкие цены, высокое качество и заботу об окружающем мире. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в этом году компания получила такой ажиотаж. Они производят вещи, которые действительно хочется носить.
Автор: Василий Федоров Аренда машины в Тбилиси
Sometimes five Imprimaturs are seen together dialogue-wise in the piazza of one title-page, complimenting and ducking each to other with their shaven reverences, whether the author, who stands by in perplexity at the foot of his epistle, shall to the press or to the sponge. These are the pretty responsories, these are the dear antiphonies, that so bewitched of late our prelates and their chaplains with the goodly echo they made.
And besotted us to the gay imitation of a lordly Imprimatur, one from Lambeth House, another from the west end of Paul's; so apishly Romanizing, that the word of command still was set down in Latin; as if the learned grammatical pen that wrote it would cast no ink without Latin; or perhaps, as they thought, because no vulgar tongue was worthy to express the pure conceit of an Imprimatur, but rather, as I hope, for that our English, the language of men ever famous and foremost in the achievements of liberty, will not easily find servile letters enow to spell such a dictatory presumption English.
Nay, which is more lamentable, if the work of any deceased author, though never so famous in his lifetime and even to this day, come to their hands for licence to be printed, or reprinted, if there be found in his book one sentence of a venturous edge, uttered in the height of zeal (and who knows whether it might not be the dictate of a divine spirit?).
Yet not suiting with every low decrepit humour of their own, though it were Knox himself, the reformer of a kingdom, that spake it, they will not pardon him their dash: the sense of that great man shall to all posterity be lost, for the fearfulness or the presumptuous rashness of a perfunctory licenser. And to what an author this violence hath been lately done, and in what book of greatest consequence to be faithfully published, I could now instance, but shall forbear till a more convenient season.
Sometimes five Imprimaturs are seen together dialogue-wise in the piazza of one title-page, complimenting and ducking each to other with their shaven reverences, whether the author, who stands by in perplexity at the foot of his epistle, shall to the press or to the sponge. These are the pretty responsories, these are the dear antiphonies, that so bewitched of late our prelates and their chaplains with the goodly echo they made; and besotted us to the gay imitation of a lordly Imprimatur, one from Lambeth House, another from the west end of Paul's.
So apishly Romanizing, that the word of command still was set down in Latin; as if the learned grammatical pen that wrote it would cast no ink without Latin; or perhaps, as they thought, because no vulgar tongue was worthy to express the pure conceit of an Imprimatur, but rather, as I hope, for that our English, the language of men ever famous and foremost in the achievements of liberty, will not easily find servile letters enow to spell such a dictatory presumption English.
And it is a particular disesteem of every knowing person alive, and most injurious to the written labours and monuments of the dead, so to me it seems an undervaluing and vilifying of the whole nation. I cannot set so light by all the invention, the art, the wit, the grave and solid judgment which is in England, as that it can be comprehended in any twenty capacities how good soever, much less that it should not pass except their superintendence be over it, except it be sifted and strained with their strainers, that it should be uncurrent without their manual stamp.
Truth and understanding are not such wares as to be monopolized and traded in by tickets and statutes and standards. We must not think to make a staple commodity of all the knowledge in the land, to mark and licence it like our broadcloth and our woolpacks. What is it but a servitude like that imposed by the Philistines, not to be allowed the sharpening of our own axes and coulters, but we must repair from all quarters to twenty licensing forges?
Had anyone written and divulged erroneous things and scandalous to honest life, misusing and forfeiting the esteem had of his reason among men, if after conviction this only censure were adjudged him that he should never henceforth write but what were first examined by an appointed officer, whose hand should be annexed to pass his credit for him that now he might be safely read; it could not be apprehended less than a disgraceful punishment. Whence to include the whole nation, and those that never yet thus offended, under such a diffident and suspectful prohibition, may plainly be understood what a disparagement it is. So much the more, whenas debtors and delinquents may walk abroad without a keeper, but unoffensive books must not stir forth without a visible jailer in their title.
Sometimes five Imprimaturs are seen together dialogue-wise in the piazza of one title-page, complimenting and ducking each to other with their shaven reverences, whether the author, who stands by in perplexity at the foot of his epistle, shall to the press or to the sponge. These are the pretty responsories, these are the dear antiphonies, that so bewitched of late our prelates and their chaplains with the goodly echo they made; and besotted us to the gay imitation of a lordly Imprimatur, one from Lambeth House, another from the west end of Paul's.
So apishly Romanizing, that the word of command still was set down in Latin; as if the learned grammatical pen that wrote it would cast no ink without Latin; or perhaps, as they thought, because no vulgar tongue was worthy to express the pure conceit of an Imprimatur, but rather, as I hope, for that our English, the language of men ever famous and foremost in the achievements of liberty, will not easily find servile letters enow to spell such a dictatory presumption English.
And in conclusion it reflects to the disrepute of our ministers also, of whose labours we should hope better, and of the proficiency which their flock reaps by them, than that after all this light of the Gospel which is, and is to be, and all this continual preaching, they should still be frequented with such an unprincipled, unedified and laic rabble, as that the whiff of every new pamphlet should stagger them out of their catechism and Christian walking.
This may have much reason to discourage the ministers when such a low conceit is had of all their exhortations, and the benefiting of their hearers, as that they are not thought fit to be turned loose to three sheets of paper without a licenser; that all the sermons, all the lectures preached, printed, vented in such numbers, and such volumes, as have now well nigh made all other books unsaleable, should not be armour enough against one single Enchiridion, without the castle of St. Angelo of an Imprimatur.
Sometimes five Imprimaturs are seen together dialogue-wise in the piazza of one title-page, complimenting and ducking each to other with their shaven reverences, whether the author, who stands by in perplexity at the foot of his epistle, shall to the press or to the sponge. These are the pretty responsories, these are the dear antiphonies, that so bewitched of late our prelates and their chaplains with the goodly echo they made; and besotted us to the gay imitation of a lordly Imprimatur, one from Lambeth House, another from the west end of Paul's.
So apishly Romanizing, that the word of command still was set down in Latin; as if the learned grammatical pen that wrote it would cast no ink without Latin; or perhaps, as they thought, because no vulgar tongue was worthy to express the pure conceit of an Imprimatur, but rather, as I hope, for that our English, the language of men ever famous and foremost in the achievements of liberty, will not easily find servile letters enow to spell such a dictatory presumption English.
Next, what more national corruption, for which England hears ill abroad, than household gluttony: who shall be the rectors of our daily rioting? And what shall be done to inhibit the multitudes that frequent those houses where drunkenness is sold and harboured? Our garments also should be referred to the licensing of some more sober workmasters to see them cut into a less wanton garb.
Who shall regulate all the mixed conversation of our youth, male and female together, as is the fashion of this country? Who shall still appoint what shall be discoursed, what presumed, and no further? Lastly, who shall forbid and separate all idle resort, all evil company? These things will be, and must be; but how they shall be least hurtful, how least enticing, herein consists the grave and governing wisdom of a state.